Зелёная лампа

Verda lampo - Зелёная лампаразделительная полоса

Альтернативный международный язык Эсперанто

ukraina lingvo

 
   
:::: Главная ::: Обучение ::: Откровенно об эсперанто ::: Виртуальный музей эсперанто ::: Страницы истории и воспоминания ::::
:::: Эсперанто-события ::: Читальный зал ::: Практическое применение эсперанто ::: Персоналии ::::

Глава из книги " ИМПУЛЬС ЕРОШЕНКО, или Преодоление разобщенности"

В. Лазарев, В. Першин.

В. ПЕРШИН - НОЧНЫЕ БЕСЕДЫ


С Наташей Корнеевой и ее мужем, Юрой Крылатовым, мы знакомы лет восемь. Наташа помогала мне в постановке одного из задуманных мною экспериментов, когда я писал книжку об эстетическом восприятии слепыми рельефно-графических изображений. В последнее время перезванивались, а вот встречались редко. И вот мы с женой снова на Алтуфьевском шоссе, на девятом этаже огромного дома блочной постройки.

На звонок дверь открыл сам хозяин. А за ним в прихожую вынеслись две чудо-девочки, семилетняя Хильда и пятилетняя Дина. Ухватив меня за обе руки, повлекли прямо в кухню-столовую, где перед тем они накрывали на стол. Девчушки усадили меня на диван и, безудержно веселясь и заодно веселя меня, стали показывать свои игрушки.

Вошла Наташа. И потек обычный общий разговор. Юра, в совершенстве овладевший всеми имеющимися системами общения со слепоглухими и в особенности системой Лорма, с компьютерной скоростью передавал на правую ладонь Наташи все, о чем шла речь. Сама Наташа участвовала в разговоре на равных достаточно внятной, если вслушаться, скороговоркой. Ну, а милым и энергичным маленьким болтушкам скоро наскучило слушать наши умные речи; Пошептавшись с моей женой, они увели ее в детскую комнату играть.

Я уже знал, что режиссер Анна Поул из “Би-би-си” сняла кинофильм “Преобразователи” об успешном социально-психологическом эксперименте с четырьмя слепоглухими в СССР. Знал, что в гостях у Наташи с Юрой побывали Анна Поул и английский дефектолог профессор Саддон. Что, посмотрев этот фильм, Наташе позвонила Ее Величество королева Великобритании Елизавета, с которой несколькими словами по-английски, скажу так, перемолвилась и старшая дочка, Хильда. Быть может, не всем известно, что четырем слепоглухим, среди них и Наташе Корнеевой, обнаружившим высокий уровень интеллектуального развития, были созданы особые условия для окончания сначала средней школы, а потом и факультета психологии Московского государственного университета.

Принципиально важно то, что после окончания университета они были зачислены научными сотрудниками в специальную лабораторию Института общей психологии Академии наук СССР. Этим-то экспериментом, методиками его проведения и заинтересовались британские сурдотифлопедагоги, призвав на помощь технику кино, милосердие “Би-би-си” и королевы.

— В качестве сюрприза, — рассказывал Юра, с виртуозной синхронностью нанося свои слова на ладонь Наташи и не позволяя возникнуть ни малейшей отчужденности между собеседниками, — нам предложили на выбор: деньги в фунтах стерлингов или в долларах, компьютер или сезонные комплекты одежды. Он говорил, а я, моментально просчитав варианты, что бы выбрал сам, и остановившись, разумеется, на компьютере, спросил:

— А что выбрали вы? Они оба засмеялись, но я еще не понимал, чему.

— А мы,— отсмеявшись, ответила Наташа, — это всё Юра, выбрали детскую библиотеку на английском языке. И дальше я услышал, что, работая над кандидатской диссертацией “Основы психологии грамотности”, Наташа успешно оканчивает дорогомиловские заочные курсы английского языка. Когда-то там начинал заниматься и я, да бросил. Одновременно Наташа вместе с Юрой ставят свой собственный социально-психологический эксперимент. Они обучают английскому языку Оксану Демчину, слепоглухую девочку, которая пока что живет в Загорском интернате для слепоглухих детей.

— Ну, хорошо, окончит курсы и Оксана, а что потом? — спрашиваю я.

— А мы договорились, — парирует вопрос Наташа к величайшему моему удовольствию, — что после окончания курсов Оксану Демчину примут на работу в львовскую библиотеку для слепых. Ведь она ослепла и оглохла в тринадцать лет. На счастье, у нее сохранилась способность говорить на русском, украинском и польском языках, знакомых ей с раннего детства.

— Мы хотим, мы мечтаем,— поправилась Наташа, — доказать, что и слепоглухая может стать полиглотом.

Мне было по уши блаженно, несказанно приятно сидеть на диване и обмениваться мыслями с этими сердечными, милыми и умными людьми, наполненными до краев световой энергией творчества. С первой минуты, а потом и счастливые часы меня не оставляло чувство, куда большее, чем просто симпатия. Я наслаждался, как наслаждается гурман, я смаковал в себе эту чудо-атмосферу взаимной любви, взаимной доброты и доверия, которая жила в них и исходила от них, принимая в себя и меня и детей, то и дело забегавших на минутку к нам, чтобы просто приласкаться к маме и папе. Между тем разговор вновь повернул к кинофильму.

— Профессор Саддон, крупнейший специалист по воспитанию и обучению слепоглухих, всё восторгался: “О-о, как это вам удалось добиваться таких невозможных результатов?! У нас так нет”, — воспроизводя невольно интонации профессора, рассказывал Юра. — Профессор вполне сносно говорит по-русски.

Для этого, — отвечаю, — нужно всего-то три условия. Первое — это желание, сильное желание, переходящее в волю, в рвущееся к поставленной цели стремление. Второе — нарабатываемая с детства привычка к постоянному, каждодневному труду. И третье, но самое главное,— нужна талантливая, способная к многотворчеству личность.

— О-о, недурно сказано, мистер Крылатов, — откликнулся я тоже с профессорской интонацией. Все трое рассмеялись.

— У нас уже подрастала Диночка, — продолжал Юра, — когда я в первый раз попытался убедить Наташу начать занятия английским. Я настойчиво повторял ей, что она может добиться гораздо большего с её-то способностями. Но она долго и упорно противилась, не соглашалась на мои уговоры, отказывалась сделать этот новый шаг. Не забывайте, что на ней лежат обычные семейные заботы: уход за детьми, готовка, уборка, стирка.

— И опережая мой вопрос: — Разумеется, сколь могу, я помогаю, но главные заботы по дому она не хочет оставлять.

— И все-таки, если, что называется, чисто психологически, — спрашиваю я, — почему она противилась?

— Если чисто психологически, то отчасти из-за чисто женского духа противоречия. Отчасти же в этом проявилось наивно-своеобразное стремление, попытка как-то защитить от меня своих учителей, Мещерякова и Ильенкова, которым такое еще не приходило в голову да и не могло прийти тогда. А они по-прежнему остаются для нее наивысшими авторитетами.

Наташи в этот момент в комнате не было. Она ушла по каким-то своим делам. Так что ее реакция осталась мне неизвестной.

— Только я-то уверен, оба поддержали бы меня, будь они живы. Меня давно занимает такая психологическая проблема, как способность личности самовыразить себя и реализовать свои возможности через интеграцию непосредственно в общество.

И я обращаюсь с вопросом к только что вошедшей Наташе: — Не было ли у тебя страха перед будущим в том смысле, что уйма затрат времени и сил окажется нереализованной? То есть смысл вопроса в том, куда деваться потом с приобретенным знанием того же английского.

— Такой страх был и остается. Конечно, я боюсь, что мне не удастся достигнутое лично мною передать другим слепоглухим. Страх есть, ведь страх вообще очень живуч. Но в противоположность страху появилось желание добиваться и добиться чего-то стоящего для себя с тем, чтобы проложить новую, еще нехоженную тропку другим. Оксане Демчиной например.

Нами давно ратифицирован безбумажный договор, которым гарантируется полная, без каких-либо изъятий, свобода на мнение или позицию, на право задать любой, даже самый неудобный вопрос и получить откровенный ответ. И я без обиняков подступаю к очередной, беспокоящей меня больной теме.

— Наташа, я знавал семьи, где зрячие дети стесняются своих слепых родителей. У вас, всей кожей это чувствую, напротив, какое-то особо нежное, любовно-чуткое отношение детей к слепоглухой матери.

— Это меня не удивляет, — пожалуй, чуть возбужденнее скороговорит Наташа. Очевидно, что эта тема ее тоже задевает. — Когда я ждала первого ребенка, тоже боялась, что он увидит во мне не совсем обычную маму, не как у всех. Пугалась того, что со временем это станет его смущать. По-моему, у нас такой беды не случилось потому, что Юра с самого начала всем своим поведением наложил хорошо им продуманную целевую психологическую установку на обогащение инстинктивных связей между всеми нами.

Он, как я теперь понимаю, психологически тонко делал все, чтобы помочь мне войти в непосредственный контакт с детьми, а детям со мной. Они же вам показывали свое не по возрасту умение пользоваться пальцевой азбукой. Сама я бы с этим, конечно, не справилась. Так как я не вижу и не слышу, словесно общаться со мной можно лишь на орфографической основе, посредством пальцевого письма. И Юра обучил этому детей, со временем они научатся писать и по Брайлю, освоят систему Лорма. Без специальной и самой широкой грамотности проблема общения со слепоглухими практически неразрешима. Обо всем этом я подробно уже писала в своих научных годовых работах.

— Значит, — с оптимизмом замечаю я, — проблема общения все-таки разрешима?..

— По-жа-луй, да,— слышу я раздумчиво затянутый ответ. И снова скороговоркой. — Но в случае со мной лишь благодаря Юре как человеку, как мужу, отцу и педагогу.

— У меня иная точка зрения,— возражает Юра. — По-моему, в разрешении этой проблемы заслуга прежде всего самой Наташи. Ведь я, к примеру, никак не мог повлиять на изначальное зарождение ее общения с ребенком, пока она была в роддоме. А держали ее там достаточно долго. Однако общаться с ребенком она, как и другие женщины, начала с того момента, когда ей в первый раз принесли кормить дочку. Да не прекращала она общаться с детьми и потом, дома. Кормила, купала, пеленала всегда только сама.

— Наташа, — ставлю новый неудобный вопрос. — А как отнеслись женщины в роддоме к тому, что ты решилась родить?

— В основном хорошо. Но были, конечно, и такие, что предрекали (ведь обывательские стереотипы очень устойчивы), с ребенком мне не справиться, и Хильду придется отдать в Дом ребенка. Да, недоверие, конечно, было. Однажды, — в голосе ее зазвучала не обида, но возмущение, — когда я губами осматривала личико моей крошки, стараясь передать ей прикосновениями свое чувство нежности, соседкам по палате показалось, что я ее облизываю. И они рассказали об этом врачу, она стала разъяснять мне, что делать этого нельзя. Пришлось и мне объяснять.

— А боязнь того, что ребенок может родиться слепым или глухим, была?

— Доля страха, естественно, была. Но я старалась об этом не думать и ждала, настраивала себя только на хорошее. Да и Юра сумел убедить меня в том, что неблагоприятный исход как возможность подстерегает любую женщину, даже самую здоровую.

— Если бы такая беда случилась с нами, — вступает в беседу Юра, — единственно чего опасался бы я, так это подтверждения расхожего мифа о непосредственной связи недуга матери с недугом ее ребенка.

Был такой случай в детском садике. Дождавшись, когда вся старшая группа соберется вместе, Андрюша так громко, чтобы все услышали, объявил: — А у Динки мать слепая и глухая! — Ну и что?! — встав в позу первой красавицы, парировала Динка самым громким своим голосом. — Зато она самая лучшая в мире мама! Как же это прекрасно, восхищаюсь я вслух, что Динка, милая боевая болтушка Диночка, не застыдилась правды, даже не попыталась что-нибудь солгать в свое “оправдание”. Но встала во весь свой пятилетний рост, чтобы перед всей старшей группой, перед всем миром защитить и восславить свою самую лучшую маму.

Как же это прекрасно, что двое, мужчина и женщина, найдя друг друга, создали действительно счастливую семью, где в самой структуре межличностных отношений царствует свобода творческой мысли, где нет места для лжи. Думается, что именно это условие является первейшим и главнейшим для формирования всего комплекса жизненных обстоятельств для свободной реализации творческой личности.

Как-то в разговоре Наташа заметила с горечью: — Не многие понимают, что Юра талантливый сурдо-тифлопедагог.

И я спросил у себя: а что я знаю о Юре Крылатове? Оказалось, немногое. Не очень-то приятно признаваться, да куда деваться, надо. Очевидно и у меня Наташа, будучи личностью неординарной, вызывает прежде всего профессиональный интерес. Само по себе, это и вроде бы понятно, и вроде бы естественно, ибо привычно. Однако по теперешнему моему ощущению в сущности бесчеловечно.

В ученых беседах специалистов с Наташей Юра всегда выполняет скромную роль высококвалифицированного переводчика, не больше. Скромно он и держится, постоянно подчеркивая первозначимость самой Наташи. Попробуй-ка тут разглядеть его подлинно педагогический талант. Для этого нужно взглянуть на Наташу и на него самого, на всю их семью совсем другими глазами.

А Юра Крылатов ради Наташи, во имя Наташи в совершенстве овладел всеми имеющимися системами общения со слепыми и глухими. Научился, в частности, писать и читать по Брайлю, печатать на специальной, для слепых, и на обычной, для зрячих, пишущих машинках. Ведь Наташа пишет свои научные работы, стихи и сказки по Брайлю, а он перепечатывает. Но чаще всего они сотрудничают в творчестве.

Они вместе по взаимной любви и по собственному разумению воспитывают своих детей. Они вместе совершенствуют разработанную Юрой методику обучения слепоглухих английскому языку, творят совместно свою систему домашнего обучения по школьной программе старшей дочери Хильды. Но Юра не только талантливый, самобытный сурдо-тифлопедагог, имеющий свое собственное мнение, свою позицию по всем животрепещущим проблемам общения и интеграции слепых, глухих и слепоглухих в гражданское общество, в структуры созидательного творческого труда, государственные в том числе.

Он — изобретатель-самородок, постоянно ищущий свои пути технического оснащения в реализации своих идей. Он, в частности, изобрел дисплей для самостоятельной работы слепоглухих на компьютере, пишущую мини-машинку для письма по Брайлю. Его голова всегда полна идей, и он все что-то конструирует или ремонтирует. Его руки постоянно заняты работой, он все что-то перестраивает и благоустраивает в квартире. Юра ничего или почти ничего не рассказывал мне о себе. Потому, может быть, что я и не спрашивал. Мы всегда говорили больше о Наташе.

И вот что я узнал о Наташе с его слов. Родилась Наташа Корнеева в 1949 году на окраине причерноморского города Николаева в домике-игрушечке с палисадником и огородом. Ей не исполнилось и трех лет, когда на приеме у окулиста выяснилось, что девочка слепа. И слепа безнадежно, неотвратимо из-за полной атрофии зрительных нервов. Но этому не могла, никак не хотела поверить ее мама. Глядя в чистые, не затянутые белым молоком бельм, глаза дочери, она растерянно и горько протестовала:

— Доктор! Глазки-то у Наташи совсем ясные. Она же смотрит. Нет, никак не позавидуешь врачу, произносящему перед лицом уже убитой горем матери и ни в чем не повинного ребенка жестокий приговор: “Полная атрофия зрительных нервов, неизлечима”. Каково же такой оглушающий приговор услышать матери, все еще питающей надежду: “Глазки-то у Наташи ясные”. Мне приходит на память, что в девятой главе “Евангелия от Иоанна” в притче о слепорожденном рассказывается: “И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики его спросили у него: “Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?” Иисус отвечал: “Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии”. Так что нет в том ни греха, ни вины родителей ее. Нет на них греха в том, что случилось позднее.

Да и кто мог бы предвидеть, ясновидение было тогда не в почете, а в гороскопы никто не верил, что уже нависло над ними и грядет еще одно испытание Божие. Не дано было им знать, что полная слепота — это всего лишь начало куда более страшной беды. Что дальше все в их жизни, в жизни их дочери пойдет по русской пословице: “Коль пришла беда, отворяй пошире ворота”.

На восьмом году жизни девочку приняли в первый класс Одесской школы-интерната для слепых детей. Очень скоро, обнаружив не по годам блестящие способности, Наташа вышла в число лучших учеников. Но девочку неожиданно постигла новая беда. Весной тяжело заболела, и к полной слепоте добавилась полная глухота. На педагогическом совете Наташу по-бабьи пожалели, всплакнули даже и... отчислили, оговорив, как водится, в приказе: “за невозможностью дальнейшего обучения”. Ну а что они могли сделать еще?..

Так Наташа снова очутилась в Николаеве, в родном домике-игрушечке, затихшем в молчаливых слезах, в горе, страшном своей тишиной обреченности. На лето в огороде обустроили для нее шалашик от солнца и дождя. Для вящей ее безопасности, чтобы не обидели злые люди, не напугали глупые животные, шалашик обнесли выгородкой. В это скромное убежище положили волосяной матрасик и пуховую подушку, а заодно и книгу Виталия Бианки, незадолго до того изданную по Брайлю, рельефно-точечным шрифтом для слепых. На счастье, эту прекрасную книгу и прибор для письма по Брайлю ей подарили при прощании со школой. Именно эта книга и сыграла для Наташи, без какого-либо преувеличения, поистине судьбоносную роль.

Предоставленная весь день самой себе — мать занята по хозяйству, отец на работе — девочка читала и в который уже раз перечитывала все одну и ту же книгу, прекрасную книгу, но всего лишь одну. Отец Наташи обратил на это внимание. Догадался пойти в библиотеку николаевского предприятия Украинского товарищества слепых и принести новые книги. Увидев, как солнечно просияло личико дочери, с какой ненасытной жадностью глотает она книги одну за другой, он стал регулярно менять прочитанные книги на новые. Тачка, на которой он возил их, и до сих пор валяется где-то в сарайчике.

А книги между тем вершили свою неоднозначную работу. С одной стороны, они спасали ум девочки, ее лишенное богатства непосредственных ощущений еще по-детски ломкое мышление, недюжинные умственные ее способности от неизбежной деградации и неминуемого, как свидетельствует практика, разрушения. А с другой?.. А с другой, так думает сама Наташа, максимально утесненное выгородкой пространство и жесткая ограниченность контактов со всем многообразием живого мира не могли не вызывать серьезные функциональные отклонения в неокрепшей, да еще и травмированной слепоглухотой психике ребенка.

Началу процесса функциональных отклонений в психике активно содействовало непосредственное общение почти исключительно лишь с персонажами уже прочитанных или читаемых книг, ничем, кроме разве что усталости подушечек пальцев рук, не прерываемое. Содействовала этому и подмена, а точнее, замещение чувственных ощущений восприятия реального пространства и реального времени сугубо книжными их отображениями. Наташа и теперь еще помнит свое тогдашнее состояние. Как перестала она отличать во времени день от ночи, сегодня от вчера. Как перестала отличать в пространстве вымышленное от реального. Как с головой она окунулась в этот причудливо смешанный, не существовавший в действительности мир мыслей, образов людей и животных, оживших в мозгу по прихоти ее судьбы.

Шло время. Взрослела Наташа. Но все так же мысленно она ласкала воображаемых зверят. Все больше общалась с персонажами прочитанных книг, обмениваясь впечатлениями с Наташей Ростовой или Андреем Болконским. Все чаще подолгу спорила с Анной Карениной и графом Алексеем Вронским. Она внятно, как наяву, слышала их голоса и отвечала им вслух своей скороговоркой. А вот в этом уже была, уже сгущалась грозная опасность.

На счастье, процесс психологических отклонений развивался неторопливо. А главное, к тому времени Наташа уже была выпускницей Загорского дома-интерната для слепоглухих детей. Здесь на нее, а вернее на ее способности и небывалую по возрасту начитанность, обратил внимание талантливый врач-дефектолог Александр Иванович Мещеряков, ученик и последователь научной школы профессора Соколянского Ивана Афанасьевича. Как известно, профессор Соколянский разработал свою систему обучения и социально-психологической адаптации слепоглухих, эффективность которой успешно проверил с помощью Ольги Ивановны Скороходовой, что, кстати, принесло ему мировую славу.

Теперь уже взрослую девушку подселили в комнату к Юле Виноградовой, тоже слепоглухой, которая жила и обучалась в институте дефектологии Академии педагогических наук РСФСР. Александр Иванович Мещеряков, отнюдь не будучи уж очень уверенным в успехе, решил рискнуть и опробовать на Наташе принципиально новый изобретенный им метод психической коррекции. Под его научным руководством Вера Александровна Вахтель начала заниматься с Наташей грамматикой и синтаксисом русского языка. Не веря в необратимость процесса функциональных психических отклонений, Александр Иванович предложил обучать Наташу ориентировке во времени на сопоставлении глаголов. Учитывая начитанность девушки, ей предъявляли определенные места из прочитанных произведений и обучали различать глаголы настоящего, прошлого и будущего времени по действиям уже знакомых ей персонажей.

Ее обучали различать, а главное, правильно употреблять в устной и письменной речи изъявительное и сослагательное наклонения глаголов, возвратные и невозвратные их формы, самостоятельно образовывать причастия и деепричастия. Обучали всем другим премудростям русской грамматики. Научившись пользоваться приспособленными для слепых наручными часами и получив реальное представление о дискретности непрерывного времени при помощи метронома, Наташа обрела способность критически воспринимать и оценивать прочитанное в книге или написанное самой. Способствовало этому и то, что результаты занятий русским языком систематически подкреплялись пересказом и разбором прочитанного или написанных ею самой стихов.

Наверное, именно тогда Наташе впервые действительно крупно повезло. Сама судьба улыбнулась ей умным и добрым лицом Александра Ивановича Мещерякова, улыбнулась его ученой мудростью и гражданской ответственностью. Да, ей, слава Богу, неслыханно повезло. Успех психологического эксперимента, возвратившего ей ощущение реальности времени и пространства, в сравнении с выгородкой и шалашиком, был ошеломительным. Заболевшую психику удалось вылечить, а процесс формирования эмоциональных образов и логических понятий повернуть в русло нормальной творческой деятельности.

На счастье, Наташе повезло и еще раз. Она встретила и полюбила Юру Крылатова, который стал ее мужем и больше чем мужем, родила двух совсем здоровых девочек. И да будет всегда с ними счастье, да будет всегда с ними Бог. Да, лично ей повезло. И она знает и постоянно думает об этом.

Потому что не повезло другому слепоглухому мальчику, Васе Копушко. В дезориентированном болезнью мозгу мальчика развивался, возможно, похожий процесс. Он тоже не различал, путал вымысел с реальностью. Отец мальчика оставил семью еще до болезни Васи. Кто-то напугал его страшным вымыслом о том, что отец замыслил их убить и приедет на черной “Волге”. Васю убеждали ни в коем случае не отворять отцу дверь. После болезни, когда мальчик ослеп и оглох окончательно, его определили в Загорский дом-интернат для слепоглухих детей. Но и здесь мальчику все мерещилась стоящая под окном спальни черная “Волга”. Ночью он просыпался в холодном поту, по-звериному жутко кричал, порываясь куда-то бежать. Само собой разумеется, что его считали сумасшедшим и запирали в изоляторе. Так ведь спокойнее да и лучше для всех. Вася умер. А Наташа никак не может забыть об этом. Ей все кажется, что и его можно было вылечить, встреться ему в жизни свой Мещеряков. И мысль об этом не оставляет, продолжает тревожить ее.

РАССКАЗЫВАЕТ НАТАША КОРНЕЕВА ПРИТЧА О СТРИЖЕ, КОТОРОГО ПОЖАЛЕЛИ

Однажды на утренней заре молодой стриж повстречался со старой летучей мышью.
— Здравствуйте! — вежливо приветствовал ее стриж.
— Откуда и куда вы летите?
— Здравствуй, — отозвалась летучая мышь, — а лечу я домой, спать.
Всю ночь я охотилась, ловила мошек да комаров и подустала.
— Какая же охота ночью?— удивился стриж.— Кругом темно, и глаза ничего не видят.
— А мне, — отвечает летучая мышь, — глазами смотреть и не нужно. Я ловлю мошек на свист. Свистну и сразу узнаю, что вокруг меня делается. Свистну, ухо послушаю, мошку или комара обнаружу и тут же ловлю.
— Вот это да! — восхитился молодой стриж. — А я так не умею, — огорчился молодой стриж.
— Ах ты бедняжечка, — пожалела его старая летучая мышь.
— Вот горе-то, — запричитала она, — как же тебе дальше жить-то?
— Это я-то бедняжечка! — возмутился молодой стриж.
— Да у меня глаза такие зоркие, что я самую малую мошку вижу издали, ни одна от меня не укроется.
— Все равно, бедняжечка, — упрямо сочувствовала ему летучая мышь.
— Хуже-то уж некуда, если ты на свист охотиться не умеешь. Со стороны виднее. Только рассмеялся молодой стриж вслед старой летучей мыши. да и полетел своей дорогой.
Предвещая богатую охоту, над землей всходило солнце. Летел он, летел и видит своими зоркими глазами: вышагивает по черной пашне большой черный грач. Длинным носом из земли червяков выковыривает, Завтракает.
— Здравствуй, грач! — весело поздоровался молодой стриж, да и спросил:
— Скажи-ка, пожалуйста, как ты находишь червяков да личинок, которые глубоко в земле прячутся?
— А для этого у меня особое чутье есть. Почую, где червяк прячется, оттуда его и добываю.
— Поди ж ты, — погрустнел молодой стриж,— а у меня такого чутья нет.
— Как же ты охотишься без особого чутья? — усомнился в раздумье грач.
— Да-а, очень жаль мне тебя, — горестно покачал он своим длинным носом.
— Выходит, ты горемыка несчастный, коль у тебя особого чутья нету.
— Чего-то ты меня горемыкой называешь, да еще несчастным? — обиделся молодой стриж. — Особого чутья у меня, что правда, то правда, нет. Зато глаза у меня такие зоркие, что любую, самую малую мошку издали вижу и на лету ловлю. Сыт всегда бываю.
— Все равно, горемыка несчастный,— упрямо сочувствовал ему грач.
— Со стороны-то... — глубокомысленно покачал он длинным носом.
Только рассмеялся в ответ молодой стриж, да и полетел дальше своей дорогой. Летел он, летел и видит: на опушке маленькой рощицы, что защищает пахотное поле от злого северного ветра, на крайней к полю елке висит вниз головой дятел и что есть мочи быстро-быстро — тррр — стучит острым клювом, кору дерева долбит. По всей роще эхо раздастся. Переждал стриж, пока затихнет раскатистое эхо и вежливо поздоровался:
— Здравствуй, дятел! Зачем ты кору долбишь да шум-стукотню подымаешь?
— Не без дела я стучу, — отвечает дятел, — не без смысла и долблю. Жучков-короедов я ищу, из-под коры наружу их тащу. Деревьям подольше жить помогаю и сам сыт бываю.
— Как же ты их добываешь? — дивится молодой стриж.
— Там ведь, под корой-то, их не видно.
— Не видно, говоришь? — отвечает дятел.— Что верно, то верно. Зато слышно, как они там, под корой, шебаршатся. Оттуда я их наружу и вытаскиваю.
— Здорово! — восхитился молодой стриж. —А я так не умею.
— Это. брат, совсем плохо, — посочувствовал ему дятел.

— Эдак-то и с голоду помереть недолго. Со стороны-то виднее. Тут уж не рассмеялся молодой стриж. А очень рассердился:
— Зато у меня, — кричит, — глаза зоркие. Любую, самую малую мошку издали вижу и на лету ловлю, сыт бываю.
Весь день, до вечерней зари, летал молодой стриж. Много мошек и комаров переловил и сыт был. Да только нет-нет и вспомнит, что не умеет он, как другие, добывать себе корм ни на свист, ни на слух и особого чутья у него нет. Вспомнит, да и пригорюнится: почему все в природе так несовершенно устроено? Ведь не зря же все, к кому бы он ни обращался, жалели его.
И самого себя пожалел молодой стриж. С той поры стало ему казаться — и это не так, и то не эдак. Извелся совсем. И стало ему казаться, что и глаза у него не такие уж зоркие, и летает он не так быстро. Зато быстро уставать стал, терять силы от своих невеселых дум. И уже радость была ему не в радость. И только горе оставалось горем.
И вот однажды сидел он, опустив свои острые крылья, и думал свои горькие думы. Да на его счастье пролетала мимо мудрая птица-ворон. Увидел его ворон и подивился тому, что не летает молодой стриж, а сидит, опустив свои острые крылья.
— О чем, дружище, так призадумался, о чем горюешь? — ласково спросил его мудрый ворон.
Поведал ему молодой стриж обо всех своих бедах. А мудрая птица его и спрашивает:
— А что, разве ты разучился быстро летать? Разве разучился ловить на лету мошек?
— Да вроде бы и нет, — засомневался молодой стриж.
— А только, как подумаю, что неспроста все меня пожалели, самого себя так жалко станет: ни летать, ни жить не хочется.
— Ну что ж, так и быть.— подумав, отозвался ворон. — Дам я тебе, молодой стриж, совет, как дальше жить. А там уж смотри сам. Выслушай и запомни, что скажу.
Если свое дело умеешь делать, то делай его хорошо и станешь счастливее всех, кто тебя пожалел. Это раз.
О своей жизни, хороша они или плоха, думай прежде своим умом. своим умом и живи. Это два. Со стороны-то оно, конечно, виднее. Да только если эта сторона не посторонняя. А главное, и в этом суть, перестань жалеть себя сам и не слушай того, кто пожалеет тебя.
Призадумался молодой стриж, а потом сказал:
— Спасибо тебе, мудрая птица-ворон, за добрый совет. С той поры стриж всегда следовал совету мудрою ворона и жил долго и счастливо.

Сказку выслушали, не отвлекаясь. Выслушали и заспорили — нужна жалость или не нужна. Наташа придерживается того мнения, что жалость унижает человека, как и рабский, обезьяний труд выпускников Загорского дома-интерната, гнущих булавки на учебно-производственном предприятии Общества слепых в том же Загорске.

Я же высказался в том смысле, что понятие “жалость” в народном русском характере и языке в известной мере равноценно понятию «любовь». И такая жалость — не беда, но благо.

А Юра, пожалуй, примирил нас, сказав, что жалость хороша лишь тогда, когда она несет в себе хотя бы элементарное сочувствие. И совсем уж хорошо, если она, жалость, естественно выливается в сопереживание, сострадание и умение услышать, попять другого, помочь другому человеку.

Разговор как-то сам собой перекинулся на проблему жертвенности — опять-таки нужна она или не нужна в обществе и в межличностных отношениях. Мои умозаключения сводились к тому, что жертвенность в межличностных отношениях суть проявление божественного духа, созидающего любовь человека к человеку.

Что же касается государства, его законодательных исполнительных и правовых функций, то оно во всех этих своих ипостасях должно нести прямую ответственность перед личностью за создание человеческих условий жизни для всех, но особенно для женщин и детей, для престарелых и инвалидов. И здесь, по-моему, нет места для жертвенности, поскольку главное — честное служение обязанности.

Но совсем другое дело, когда жертвенность как категория морали гражданского общества проявляется в разнообразных формах милосердия и благотворительности, как потребность самовыражения гражданской позиции личности. Такая жертвенность определяется и зависит от уровня общей культуры, объективно свидетельствует о степени духовности и нравственности человека и общества в целом.

— Может быть, все и так, — подает реплику Наташа, — но мы предпочли бы той дополнительно повышенной пенсии от государства, за которую ты ратуешь для меня и для других слепоглухих, как, впрочем, и общественной благотворительности, нормальную свободу самовыражения и реальную возможность самим выбирать свой жизненный путь, своим трудом зарабатывать достаточные средства на жизнь. Но такой реальной возможности на практике нет, не существует ни в нашем государстве, ни в нашем гражданском обществе, разве что за несколькими случайными исключениями.

Всё выше по спирали свободы духа подымается наш разговор и переходит на святую для меня тему о жизни и творчестве русского поэта-сказочника и путешественника-этнографа Василия Ерошенко, ослепшего, как и мы с Наташей, в раннем детстве. Но, оказывается, эта тема свята не только для меня.

— Ерошенко, — вдруг крепко сжав мне руку, говорит Наташа, — осветил мне путь в жизни. И неожиданно спрашивает: — А он был религиозен?

— Думается, в привычном, обывательском, что ли, смысле, нет, не был. Он с отчуждением относился к церкви и церковной атрибутике. Но, увлекаясь в разное время буддизмом, исламом или бахаизмом, он, по-моему, навсегда оставался православным христианином в глубинном смысле этого понятия. Если принять во внимание такие его сказки, как “Страна радуги”, “Кораблик счастья” и особенно “Мудрец-время”, где рассказывается о молодых людях, которые пришли в храм, разбили и сбросили с пьедесталов своих идолов, то скорее можно почувствовать, именно почувствовать, а не утверждать с категорической определенностью, его близость или, лучше сказать, его внутреннюю сопричастность с вероучением Льва Толстого. Во всяком случае, он нес, тащил на себе крест свой, нес в себе свет Божий. Земляки и до сих пор говорят о нем, как о Человеке, Богом отмеченном.

Я ехал на Алтуфьевское шоссе, чтобы повидать давних друзей. Это действительно так, но и не только. Ехал я и поразузнать подробнее о кинофильме “Преобразователи”, снятом “Би-би-си”. И тут я должен покаяться. Ехал по старой журналистской привычке, не меньше думая о том, как бы поухватистее распорядиться шедшей мне в руки сенсацией. Ведь не каждый день такое случается.

Суть дела в том, что, посмотрев фильм “Преобразователи”, моим друзьям позвонила Её Величество королева Великобритании Елизавета. Вот так, совсем просто, взяла и позвонила. Что ни говори, а такого уровня сенсации легко ложатся на газетную и журнальную полосы. Как же велик соблазн и как все же слаб человек! Что ж, с этим я приехал на Алтуфьевское шоссе. Но вернулся из этой чудесной семьи с убеждением, что королева Елизавета, первая леди Великобритании, совершила, может быть, несколько непривычный для нас, но по сути своей простой и естественный для человека поступок. Искать в этом факте сенсацию бездуховно и безнравственно, а может быть, просто глупо.

По-моему, я возвратился домой еще чуточку поумневшим. По возвращении с Алтуфьевского шоссе меня все не оставляет ощущение полноты сгущения божественной энергии высочайшего душевного восторга перед мощью духовно-одержимой личности. Общение со слепоглухой женщиной-матерью и ученым, с ее мужем и педагогом, нормально видящим и слышащим не только физически, но и духовно — это же общение, как с Евангелием. Разница лишь в том, что общался я не с Богом непосредственно, а с людьми от Бога, отмеченными Богом, который присутствует в них. Я поверил в это, вижу свет и не знаю ничего прекраснее этого света.

Шёл второй час ночи, когда по обостренному своему наитию мне позвонил писатель Владимир Лазарев. Я знал, что именно он и поймет меня. Я поделился с ним своим состоянием. И вот что из этой ночной беседы произросло.

Владимир Лазарев. — Говоришь, Наташа Корнеева спросила: был ли религиозен Василий Ерошенко? Думаю, это не случайно. И вот что в этой связи приходит мне в голову. Работая над книгой о Василии Ерошенко, мы подбираемся, подходим к пониманию очень важной вещи: к реальному ощущению бессмертия. Понимаешь?

Виктор Першин. — Пожалуй, да, если подразумевается знакомое всякому верующему бессмертие души, оставляющей по смерти бренное тело.

В. Л. — Нет-нет, не совсем то. Абстрактное ощущение бессмертия бывает не только у верующих. Оно присуще человеку, который здоров, полон жизненных сил и, несмотря на какие-то ущербинки, неудачи или разочарования, полон доверия к самому себе.

В. П. — Но ведь тогда о смерти-то он и не думает, а о бессмертии тем более.

В. Л. — Разумеется, многие, обывая, не думают. Однако некоторые гуманитарные натуры — поэты, писатели, философы, историки, — вообще люди размышляющие и пишущие, они думают. И это для них суть, способ самоутверждения в реальном мире.

В. П. — То есть когда человека настигает его смертный час и он уже реально ощущает пришествие смерти в своей душе, тогда неизбежно наступает момент переосмысления и переоценки прожитой жизни. Тогда, очевидно, по общим законам бытия к каждому, ко многим приходит часто запоздалое сознание мига просветления, возникающее от потребности в раскаянии, покаянии и очищении. Не потому ли в чертах умершего с покаянием застывает и остается в памяти образ навечного освобождения. И мы, чувствуя уколы совести и неясной вины перед ушедшим из жизни, вершим панихиду, церковную или гражданскую, пьем и закусываем на поминках, памятуя, что о покойнике либо ничего не говорят, либо говорят лишь хорошее. Так у многих. У тех, кто абстрактное ощущение бессмертия воспринимает как продолжение своей собственной жизни. Не так у избранных Богом, осознающих свое великое предназначение при жизни как след в реальное бессмертие: “Я памятник себе воздвиг...” у Пушкина. Или у Гоголя — этот рвущийся из души и рвущий душу крик: “Страшно! Замирает от ужаса душа при одном только предслышании загробного величия, этих духовных, высших проявлений Бога, перед которыми — пыль все величие его творений, здесь нами зримых и нас изумляющих”.

В. Л. — Да, страшно! Страшно в предслышании ухода из этой земной жизни за ту глыбу непеределанных за жизнь больших и малых дел. Эта глыба дел пугает, не может не пугать. Нагнетается чувство уже неземного беспокойства, нарастает страх незнания того, как без тебя, без твоего участия. Страшно?! Да, страшно. И хочется за многие лета суеты, далеко не всегда результативной, успеть навести какой-то порядок в чувствах и мыслях, хочется как-то прибраться. Ведь в обыденном бытовании, задумывая какое-то дело, всегда предполагаешь его завершить. Хотя по тем или иным причинам или в силу стечения каких-то неблагоприятных обстоятельств ожидаемое, бывает, и не получается. Поэтому, думается, при жизни надо бы из этой глыбы дел выбирать такие, которые можешь завершить только ты сам и никто другой. За них-то и надо приниматься в первую очередь. А на запределы жизни оставлять те, что могут быть завершены и без тебя.

В. П. — Согласен. Думаю, что книгой о Василии Ерошенко предоставляется возможность и сделать очень важное дело при жизни и одновременно придать новое общественное звучание, общественное признание жизни и творчеству русского поэта-сказочника, его личной судьбе как творческой личности — импульс реального бессмертия.

В. Л. — Именно так. Потому что тогда смерть сама собой переходит в реальное бессмертие, в жизнеспособный и жизнедеятельный световой поток особой энергии. Тогда, наверное, и умирать легче.

В. П. — Ты имеешь в виду превращение и сохранение биоэнергии в ноосфере?

В. Л. — И да, и нет. Точнее, не только это. Сейчас я не хочу упоминать всуе имена Александра Пушкина или Андрея Сахарова, Анны Ахматовой или отца Павла Флоренского, Владимира Вернадского или Бориса Пастернака, многих других, кому в мировой истории несть числа. Я веду речь о том светлом потоке мыслей, излучению которого способны дать и дают импульсы своей творческой энергией большей или меньшей силы такие ныне действующие люди, как Наташа Корнеева, да и множество других. Думается, благодаря такому видению, возникает некая уютизация смерти, обещающей бессмертие. Размышляя о том, как члены этой в общем-то нетипичной семьи — и взрослые, и дети, — обрели истинный свет любви, я реально ощущаю поле сгущения особой световой энергии, созданное ими, но ими и управляющее, их мыслями и поступками, всей их жизнью. Можно представить себе реально и то, как возникающие тут и там подобные поля сгущения беспредельно чистой энергии духа призваны активно захватывать в сферу своего влияния и воздействия многих людей как крупинки железа.

В. П.— Но только тех, думаю, в ком, как в свойствах крупинок железа к притяжению, присутствуют, пусть хотя бы и в состоянии дрёмы, но присутствуют признаки добра и чистой совести. Однако они же, поля сгущения этой особой световой энергии, столь же активно отталкивают людей с признаками преобладания зла и душевной мерзопакости, либо проявляют некое нейтральное отношение к тем, в ком напрочь отсутствуют существенные признаки личности. И вот что еще. По-моему, в этом проявляются не только пока неведомые нам законы земного бытия, но и последствия наших соприкосновений с духом космической цивилизации.

В. Л. — Что ж, возможно, и так. Ну а для меня совершенно очевидно, что причастность или точнее сопричастность к этим полям сгущения энергии по своему духовному предназначению многими порядками выше, чем причастность или сопричастность к известности или славе, чем в общем-то естественное стремление получить побольше земных благ, чем противоестественная погоня за чинами, орденами и прочее. Ведь все это пустое, и пустое не потому только, что, привлекая, отвлекает и отгораживает человека от неба. Многие, чье мышление, чей разум изуродованы и исковерканы, разжижены моросью маразма отрицания всякого инакомыслия духовного, живут с опущенной вниз к земле, головой, не подымая глаз к звездам.

В. П. — Но не скажут ли нам с тобой многие: “На небе есть звезды, но там нет хлеба. Зачем же нам небо?” — не правда ли, вопрос в стиле сказочного персонажа самого Ерошенко? Многие, возможно, скажут и так: “На земле есть слава. И такая звездная, как у Шаляпина, и такая сиюминутная, как у эстрадных певцов и певиц. Нам нужны обе. Потому что обе они создают не только зависть к успеху, но и стимулы для успеха”.

В. Л. — Не исключено, конечно, что скажут и так, скорей всего так и скажут. Но подобные аргументы на практике в принципе ничего не меняют. Ведь закон перехода, трансформации одного вида энергии в другой вечен, как сам реальный мир.

В. П. — Но ведь вечен и закон, обусловливающий и естественное стремление к сытой жизни, к развитию потребностей, стимулирующих общественное производство и естественную жажду славы.

В. Л. — Кто же с этим спорит? Не спорю, разумеется, и я. Речь-то я веду совсем о другом, а именно, о праве каждого на выбор нравственных принципов деятельности, на свободный выбор, чем и как заниматься. Такая слава, как у сиюминутной эстрадной “звезды”, порождающая зависть и безнравственность, — это прямая дорога ко злу. Что же касается хлеба и неба, скажу так: без неба у нас не оказалось и хлеба. И великие писатели, ученые или церковные деятели, и невеликие люди, способные к творчеству, своими идеями и делами зажигают свет внутри своих последователей-сотворцов. Ни сиюминутная известность, ни сиюминутная слава такой творческой потенцией не обладают. Подобным проявлениям этого не дано свыше.

В. П.— Однако не каждый читатель любит Чехова или, скажем, другого писателя. И на сегодня далеко не каждый гражданин принимает полностью или частично идеи академика Андрея Сахарова по демократическому государственному устройству. Значит, у писателя должен быть или появиться свой читатель. А у каждого общественного деятеля — свои единомышленники-сподвижники.

В. Л. — Согласен. А теперь хочу высказать, как мне кажется, отнюдь не банальные мысли. Так как из многообразия общественно-полезных дел на Земле совсем не так просто выбрать одно-единственное, но неотложное, то Богу как высшему человеческому разуму нужны и слепые, и глухие, и слепоглухие, любые недужные “человеки”. По самой своей сути — это абсолютно необходимое общественное явление, которое вовсе не случайно порождено Божественным провидением, объемлет Божья мысль. В этом общественном явлении я усматриваю промысел Божий, необходимость, как сказано, “плача по человекам, убитым в наших душах”. Знаю и уверен, достичь каких-то духовных прозрений без Наташи Корнеевой вообще невозможно — имей хоть сто глаз и сто ушей. Человек — это необходимейший инструмент в руке Божией. И слепой и слепоглухой нужен Богу, чтобы указать здоровым и благополучным на те потенциальные возможности, которые незримы до поры, указать на присутствие или, напротив, отсутствие в духовном мире человека, условно говоря, Сократа или Федора Достоевского. Но для того, чтобы задействовать и реализовать эти возможности, нужна личность, способная распознать в себе наличие таких духовных потенций либо самостоятельно, либо с чьим-то добрым участием и помощью. И если личность оказывается способной распознать самое себя как Божественное предназначение, возникает сугубо личностный исход световой энергии любви. Возникает особая форма притяжения как готовность к контакту с другой личностью, способной к восприятию этой энергии. Вот тогда, в данном конкретном случае, Господь посылает Наташе Корнеевой Юру Крылатова. И тогда на здорового Юру Крылатова нисходит душевное прозрение. Оказалось, что при отсутствии зрения и слуха у Наташи есть такие человеческие качества, которые неповторимы ни в ком другом. Иначе говоря, в подобного рода случаях мы встречаемся с фактами чудотворного самосовершенствования материи человеческого духа. Если же личность оказывается неспособной к самопознанию изначально заложенных в ней потенциальных возможностей, она как несостоявшаяся отвергается и игнорируется обществом, порождая малые и большие, сугубо личные, в одиночку переживаемые комплексы неполноценности и даже трагедии. Поэтому в действительности без физически неполноценных людей, как это ни странно, может быть, как ни парадоксально это звучит, духовно неполноценно само человечество.

В. П. — Похоже, встречный поток нашего с тобой сознания, побуждаемого сопереживанием, уносит нас в духовные глубины идей русского космизма, у истоков которого стоял отец Сергий Радонежский. Человечество независимо от формы гражданского устройства безусловно неполноценно, пока оно стыдится физической неполноценности, своей составной и неотъемлемой части самого себя. Ведь часть эта есть не что иное, как зримый крест его, к несчастью, далеко не всегда сознаваемый импульс к духовному самосовершенствованию. По-моему, такое понимание как-то сопрягается с предопределением распятия Иисуса Христа как исторически реальной личности на Голгофе, которое воспринимается тогда как стремление помочь людям, понять на примере трагедии Христа свою собственную духовную неполноценность.

В. Л. — Мне представляется, в это понимание хорошо вписывается и трагедия каждой отдельной личности. Ведь трагедия состоит по преимуществу не только и не столько в том, что у человека отсутствует зрение или слух. Но по преимуществу в том завтра, в котором ему еще предстоит распознать в себе тот вариант выбора направления движения, осмысления духовного пути, предназначенного поднять его над самим собой, над своей личной трагедией. Это если распознает. А вот если не распознает — тогда обязательно личная трагедия, осознанная или неосознанная.

В. П. — Может быть, ты и прав, но только не до конца, пожалуй. Знаю по жизни Ерошенко, лично по себе, то же подтвердила и Наташа Корнеева, что главный смысл личной трагедии — это отсутствие в государстве и в сознании гражданского общества комплекса необходимых условий для реализации потенциальных возможностей личности. Примеров тому значительно больше, чем хотелось бы.

В. Л. — Вы с Наташей безусловно правы. Но ваша правда лишь подтверждает и дополняет мою мысль о заданности, какой-то предопределенности трагедии личности. Хотя заданность сама по себе еще не есть трагедия. Под заданностью я разумею выбор, который делается всей натурой личности, мощью ее интеллекта и духа. И тут вы с Наташей опять-таки правы в том, что реализация заданности особой индивидуальной энергии требует и особых условий, то есть встречного исхода все той же световой энергии.

В. П.— И все-таки, давай попробуем хотя бы в самом общем смысле определить суть этих особых условий.

В. Л.— Прежде всего личности нужна и должна быть гарантирована социально и экономически полная, без каких-либо изъятий свобода на разработку, публикацию и распространение любых гуманистических идей, на приобщение к ним с раннего возраста. Чтобы Божье светоносье физически неполноценных, но в чем-то другом превосходящих нас людей привнести в незрелый пока еще ум и непорочность чувств. Известно, что позднее сделать это значительно труднее.

В. П. — Мне рассказывали о том, как, вопреки сложившейся монополии Общества слепых на труд слепых, кстати, противозаконной, в одном из почтовых отделений Москвы, что на проспекте Мира, более двадцати лет проработал почтальоном по разноске гражданам газет, журналов и телеграмм полностью слепой. Он не захотел гнуть булавки. Женщина, добрая и смелая женщина, заведовавшая этим почтовым отделением, приняла его на работу вопреки укоренившейся практике и мнению обывателей. Думается, подобный факт можно рассматривать как конкретный случай реализации комплекса особых условий, о котором мы ведем речь, именно: о реальной возможности физически ущербной личности и о человеческой, гражданской позиции личности работодателя.

В. Л. — Это безусловно. Но вот что мне приходит на ум, когда мы размышляем о проблемах, вынесенных в нашу беседу. Здесь мы выходим на глубинные моменты высшего порядка, на то, что одновременно присутствует и в христианстве, и в буддизме, и в исламе в одном, в едином светоносном Боге, в проявлении всеобъемлющего духа святого. Он есть всё. Он — во всём. И он не должен быть дифференцирован. И хотя на эти темы написаны Эвересты книг, проблема истинного понимания того, что есть Святдух, не имеет конца. И, очевидно, не может и не должна иметь его, как всякое движение мысли к истине.

В. П.— И потому Святдух, будучи единым для всего человечества, допускает, что ли, можно поискать и какое-то другое, более удачное слово, различные религии и всевозможные вероучения, не так ли? Но вместе с тем категория всеобъемлющего движения к истине, к познанию Бога "в его триединстве" вовне себя и внутри себя побуждает нас искать на земле самые разные формы единения людей, способных увидеть Божий свет вовне себя и внутри себя. И Василий Ерошенко и в жизни и в творчестве был одним из таких Человеков. К сожалению, далеко не каждый православный христианин, ставший таковым по требованиям нынешней моды, знает о том, что в русско-славянском “Тропаре” особо отмечена седьмая неделя, воскресное богослужение, на которой посвящается притче о слепорожденном из девятой главы Евангелия от Иоанна, в которой приводится живое слово Христово. А между тем главная мысль притчи состоит в том, что при всей неизбывности горечи слепоты физической неизмеримо горше слепота духовная. Потому что человек, слепой только физически, может распознать в себе, а главное, хранить и нести в себе свет духовный, свет Божий. И если это так, он может внутренним зрением своего сердца увидеть всё то, что скрыто от незрячих глаз его. Только вспомни, сколь глубока, какой поистине чистейшей пробы мысль заложена Иоанном Златоустом в передаваемом им слове Сына Божиего. Ведь если физическое исцеление слепорожденного свершается от прикосновения Иисуса Христа, то духовное, истинное прозрение слепорожденного происходит лишь после того, как он уверовал в Сына Божиего и стал его учеником. Ведь истина здесь еще и в том, что чудо есть и чуда нет, но есть промысел Божий:
9.35. Иисус, услышав, что выгнали его вон, и нашедши его, сказал ему: “ты веруешь ли в сына Божия?”
9.36. Он отвечал и сказал: “а кто он, Господи, чтобы мне веровать в него?”
9.37. Иисус сказал ему: “и видел ты его, и он говорит с тобой”.
9.38. Он же сказал: “верую, Господи!” — и поклонился ему.
9.39. И сказал Иисус: “на суд я пришел в мир сей, чтобы невидящие — видели...”
А как заканчивается-то эта притча, просто восторг глубокомыслия, — утверждением о духовной слепоте тех, кто видит только телесно, но не видит, не ощущает в себе света Божиего. Разговор о евангельской притче высветил в памяти одно место из повести Василия Гросмана “Все течет”, здесь все та же евангельская мудрость. В беседе двоюродных братьев, Николая Андреевича, прекрасно, сытно и благополучно пережившего эпоху сталинщины, поднимающегося все выше по служебной лестнице и занимающего высвобождающиеся места лишь с некоторыми уколами совести, и Ивана Григорьевича, десять лет отсидевшего все в тех же, сталинских лагерях ГУЛага, — крайняя противоположность их жизненных позиций. “Я о том,— говорит вернувшемуся из лагерей брату Николай Андреевич, оправдывая свое, не очень-то честно добытое благополучие, — как важно в противоречиях, в дыму, пыли не быть слепым. Видеть, видеть огромность дороги. Ведь, став слепым, можно с ума сойти!” А Иван Григориевич братцу и отвечает: “Да, понимаешь, беда моя. Я, видно, путаю,— зрение за слепоту принимаю”. Так-то вот.

В. Л. — Да, это — наша беда. Ведь и сегодня все те же Николаи Андреевичи из партийно-государственного аппарата выделяют по остаточному принципу средства на культуру, науку, здравоохранение, образование. Это же они и слепы и глухи, но не хотят в этом признаться.

В. П. — Это они, будучи сами духовно слепы и глухи, на деле отринули от “самостоятельной” массы гражданского общества в ходе его полного огосударствления всех недужных...

В. Л. — Итак. Времени-то, ого, уже давно третий час. Еще раз повторю мою главную мысль: без физически неполноценных — человечество само неполноценно. И если эта принципиально важнейшая формула будет понята и принята, духовность, духовная культура гражданского общества выйдет на качественно новый уровень возрождения и развития. И если эту формулу понять и принять, “самодеятельная” часть человечества должна будет поклониться всем недужным. Но сами недужные не должны на этом только стричь купоны. В таком понимании привычная на слух категория “неполноценность” практически утрачивает, должна утратить, свой изначальный смысл неприятия всего несовершенного в мире. Говоря иначе, я имею в виду полный отказ от остаточного принципа распределения и перераспределение бюджетных средств в пользу приоритетного, повышенного внимания гражданского общества и Советов всех уровней как органов государства к физически недужной личности на том всенепременном основании, что она суть инструмент Божий, инструмент духовного совершенствования всего человеческого сообщества в целом. К сожалению, у нас господствует расхожее представление о спасении слепых, глухих или престарелых путем милосердия и общественной благотворительности, за которыми на практике пропадает высокий духовный порыв отдельного гражданина, его душевного возвышения. Нет, я отнюдь не отрицаю ни милосердия, ни благотворительности в любых проявлениях. Однако речь-то я веду о другом. А именно о том, что нашему обществу еще предстоит осознать милосердие ко всем сирым, слабым и недужным как свое собственное духовно-нравственное спасение.

Вернуться к оглавлению

разделительная полоса

 

 

Дайджест Зелёный свет
Открыть >>>>

разделительная полоса

Мои книгиКниги из моей библиотечки.
Как я их собирала, что прочитала, какое мнение о них имею.

разделительная полоса

разделительная полоса

Коллекционируем флаги
посетителей этой странички:
Flag Counter

разделительная полоса

разделительная полоса

разделительная полоса

     
 

Есть что сказать?
Не тормози! Комментируй:


Данную страницу никто не комментировал. Вы можете стать первым.

Ваше имя:

RSS
Комментарий:

 
 

разделительная полоса

Copyright © La verda lampo . Одесса.  

Есть предложения — пишите: portalodessa@gmail.com